ПАСТУШЕСКАЯ СВИРЕЛЬ

Когда бродили зубры по горам Абхазии, а волки брали пищу с рук Охотника-Гудисы, осень выходила из леса и спускалась по виноградникам к морю.
И теперь, в это время, чертят ночное небо "летающие святилища - аныхи", сбивая макушки деревьев роскошным огненным хвостом.
Такой я вижу Абхазию, где язычество жило в душе династии Великого Абхазского царя Леона, доставшись ему вместе с кровью его предков - гениохов, - славных пиратов - "ашхаруа", от одного имени которых заливался слезами Овидий, сосланный на берега Пантикапеи, а грозный Цезарь в бессилии бил кулаком по расстеленной на столе карте Понта Авксинского - "моря негостеприимного", ощетинившего кинжалы навстречу гостям - завоевателям.
Здесь бродил царь Леон II, разбив наголову персов и арабов, отделившись от своего двоюродного брата Базилевса Византийского, не пришедшего на помощь абхазскому государю.
Здесь скрывались у его наследников последние оставшиеся в живых претенденты на грузинский престол два брата, бежавшие от"Мурвана Глухого" - турецкого султана Махмуда, без пощады прошедшего через всю Грузию и остановленного на границах Великого Абхазского царства армией непобедимых "нартов".
И по сей день не умолкает звон клинков и грохот выстрелов в дебрях цвета "бордо" - непроходимых джунглях абхазской осени, в которых потерялось время, появляясь в виде двадцатиметрового удава, пугающего далеко ушедших в ущелья лесорубов, то в виде дракона - "Агулщапа", не знающего, что его время ушло вперед на несколько миллионов лет.
Это царство лесного бога Ажвейпша, посылающего добычу тем, в ком живы честь и отвага славных абхазских лучников, разум и зрение колдунов-философов, склонившихся над письменами камней-дольменов, христианских фресок времени зарождения христианства и причудливой вязью исламской молитвы, занесенной сюда два столетия назад имамами Шамиля.
На этом переплетении религий, веков и культур стоит Абхазия.
Время посылает новых джигитов на смену павшим, как осень, гибнущая в самом начале зимы, оживает ровно через год в спелых кистях винограда, а эхо со звоном упавшего клинка, пролетев по дебрям древними подземными лабиринтами - ''пещерным городом царя Леона", уходит в джунгли Латинской Америки, в Абиссинию ("Апснию") и Египет (Мера), чтобы отозвались эхом сердца далеких, ищущих :вободу"абреков".
Теперь, после сказанного, мне будет легче перейти к поэзии Абхазии.
Прошу рассматривать эти мои попытки, как начало создания антологии абхазской поэзии, пускай субъективной антологии, но все же особого рода собрания стихов полюбившихся мне поэтов.

АЛЕКСАНДР БАРДОДЫМ

Баграт Шинкуба

АЧЫРПЫН

Жил пастух на белом свете.
За трудами поседел,
И не видели соседи
От него недобрых дел.

Скромно жил до урожая,
Пас овец, имел семью,
И не плакал, провожая,
Бедный, молодость свою.

Но за что такая участь?
- Нет детей, ребенка нет.
Ожиданьем долгим мучась,
Он прожил тринадцать лет.

Поседевший раньше срока,
Погружен в свою беду,
Вечерами одиноко
Он встречал закат в саду.

"Подлый мир, зачем обманом
Ты поил детей своих?
Для одних ты стал желанным
И жестоким для других.

Голоса, что здесь звучали,
Отзвенели и остыли-,
Бросив женщину в печали,
Словно жернова пустые.

Суждено - наследник станет
Даже грешнику прощеньем.
Сына нет - и жизнь растает
И не будет возвращенья.

А когда уходит сам он,
Кто тогда, душа какая
Обернет в холодный саван,
Сердце плачем согревая?

Я с рожденья, ежечасно
Думал: мир подобен раю...
Неужели жил напрасно
И напрасно умираю?"

Так душа его кричала
Все сильнее и сильней...
И тогда жена зачала
От него в один из дней.

Потерявший сон и веру,
Изменился в эти дни,
И в глазах, от горя серы
Снова ожили огни.

"Боже мой, твоею властью
В нашем доме будут дети!"
А ребенок рос для счастья,
Словно солнце на рассвете.

Раз пастух большое стадо
Гнал за перевал.
Сын его крутился рядом,
Часто повторял:

"Дад, хочу пойти с тобою,
Горы в даль манят...
На лугах с густой травою
Я бы пас козлят.

Я сыграю на свирели
- Станет им легко.
Разогрею, встав с постели,
Утром молоко.

А когда придешь уставший,
Пот смахнешь с лица,
Поднесу тебе пропахший
Дымом ахырца

Звездной ночью рядом ляжешь,
Если мне не спится,
О Сасрыкве мне расскажешь
Были-небылицы.

Разольется в небе темном
Тихий свет луны
В час, когда ударов сонных
Голоса слышны.

Я усну, глаза закрою,
Помолюсь богам.
Дад, возьми меня с собою
В горы на луга!"

Над ружьем отец нагнулся,
Меряя заряд,
Чуть заметно улыбнулся:
"Ну, конечно, дад!"

Так пастух послушал сына,
Взял его с собой,
В край, где горные вершины
Манят белизной.

Повели они отару
Мимо круч и скал
Ввысь, где имя "Куабчара"
Носит перевал.

Там холодная река
Падает с обрыва.
Словно серны, облака
Дики и пугливы.

А теперь далекий край,
Затаившись, слушал
Детский смех, собачий лай,
Окрики пастушьи.

Как собаки, если вдруг
Волки бродят где-то,
Собирают стадо в круг,
Лая до рассвета.

А пастух ходил по кручам,
Пас овец в тени,
Но случился странный случай
На охоте с ним.

Где ущелья смотрят хмуро,
Шум обвала глух,
Там, в горах, большого тура
Застрелил пастух.

Рухнул зверь, слетев с обрыва,
На крутой карниз,
И охотник торопливо
Стал спускаться вниз.

А когда дошел до цели,
Обнажил кинжал,
Тур сорвался, и в ущелье,
Раненый, упал.

Что ж... Назад пастух вернулся,
Сел, загоревал:
"Почему я промахнулся,
В сердце не попал?"

Вдруг все стадо, что в округе
На лугу паслось,
Закружилось, словно вьюга,
В пропасть понеслось.

"Где же зверь, который стадо напугал мое?"
Обводя округу взглядом,
Взял пастух ружье.

И засыпал порох свежий,
Чтоб наверняка...
Видит силуэт медвежий
В дебрях тростника.

Выстрел. Горец напряженно
Пот смахнул с лица...
Боже! Сын лежит сраженный
Пулею отца.

Тростника нарезал ворох
Мальчик для свирели.
Оттого, услышав шорох,
Овцы ошалели.

Не в обычае джигита
Плакать от тоски.
Но как быть, когда разбито
Сердце на куски?

Положив на бурку сына,
Залитого кровью,
Заиграл на ачарпыне,
Сев у изголовья:

"Мир, ты вновь чернее ночи,
Вновь твой горек хлеб!
У меня погасли очи,
Словно я ослеп!

Сын ушел, как плач свирели,
В небо далеко.
Не услышит звонкой трели
Горных родников...

А в долине месяц ясный.
Шьет черкеску мать.
Как ей жить теперь, несчастной,
Что от жизни ждать?

Шьет она, в руках проворно
Пряжу теребя...
Скоро ей на бурке черной
Принесут тебя!"

И, гулявшие на воле,
Овцы присмирели,
Слыша, как летит над полем
Музыка свирели.

Как рыдал ручей в овраге,
Как стонали скалы...
Утром сердце у бедняги
Биться перестало.

Как свеча оно сгорело
Над убитым сыном.
Эхом тихим отзвенела
Песня ачарпына.

˜ ˜ ˜



Анатолий Аджинджал

* * *
Стук копыт до нас донесся утром рано,
Тихий и чудесный, словно сон.
Это появился из тумана
И исчез старинный фаэтон.

Он исчез, как легкое виденье,
Как дыханье свежее росы,
Оставляя сладость сновиденья
В эти предрассветные часы.

А когда, взбираясь на вершины,
Вышло солнце, мир преобразив,
Понеслись по улицам машины,
Оставляя копоть и бензин.

Но ничто бесследно не уходит -
Вновь переплетутся времена...
Так янтарь однажды на восходе
Нам приносит синяя волна.

˜ ˜ ˜



Мушни Ласуриа

БАТАКУА

Его брат пастух Батакуа Был сыном гор. И. Когониа "Абатаа Беслан"

Батакуа, Батакуа,
Ты вечен, словно сталь.
Со мной разделишь радость,
Поймешь мою печаль.

Всегда ты утро ясное
Встречаешь на меже,
И самое прекрасное
Хранишь в своей душе.

Всегда гостей обнимешь,
Всегда твой враг бежал.
Настанет час - поднимешь
За правду свой кинжал.

Когда святыни рушили,
Над нами щелкнул бич.
Ты первый взял оружие
И в Лыхны шел на клич.

Когда, рыча проклятья,
Ты уставал в борьбе,
Слетались нарты-братья
На выручку тебе.

Пускай придется туго,
Но ты, покуда жив,
И с Севера, и с Юга
Удержишь рубежи.

Когда торговцев свора
Сюда нагрянет вдруг -
Спасешь леса и горы
От их недобрых рук.

Душа твоя открыта
Для чести и добра,
Она прочней гранита
И чище серебра.

Ты стал в труде и битве
Опорой для страны.
Тебе мои молитвы
Всегда посвящены.

Снеся любую муку,
Надежный, словно меч,
Ты донесешь до внука
Родную нашу речь...

И в каждом доме вечно
Горит своя свеча.
Ты в дестве бесконечно
Мне снился по ночам.

Я выдержу любое,
Не пропаду в огне.
Ты волей и борьбою
Наполнил сердце мне!

˜ ˜ ˜



Таиф Аджба

СОН

Камень, тронутый росой,
Я обжог камчою.
Гунда с длинною косой
Вышла предо мною.

Вот лежит еще один!
Я ударил снова -
Мне явился из былин
Богатырь Нарджхеу

В третий раз от плети злой
Искры пронеслись -
И с натянутой стрелой
Ожил Хважарпыс.

Кто еще, узнать хочу,
Камнем обернулся?
Подошел, поднял камчу,
Вздрогнул...и проснулся.

Скольких я бы разбудил,
Глыбами укрытых
Из неведомых могил,
Ныне позабытых!

˜ ˜ ˜



Анатолий Лагулаа

ДУМАЯ О МАХАДЖИРАХ

Листья дерева порою
Кружит ветер над землею,
А за морем, как попало,
Буря листья раскидала.

Унесла. Они отныне
Спят в безжизненной пустыне.
Им хотелось снова в стаю
Прежде, чем они растают,

Обрести, что потеряли.
И в тоске они шептали:
Разве смерть срывает грубо
У корней родного дуба?

Не сумев привыкнуть к пыли,
О весне они молили.

˜ ˜ ˜



Игорь Хварцкия

ЦЕНА МОЛЧАНИЯ

Утром в горы бросил крик.
Голос мой летел и рос,
Прыгал, бился об утес.
Поразился, как он рос
Тот, кто слушал в этот миг.

Голос рвался, полный сил,
Словно выстрел, ударял
О молчанье древних скал,
Но ответ мне прозвучал:
Кто же, кто же нас убил?

Раскололись и дробились
Камни в грохоте обвала,
Лишь теперь мне ясно стало:
Тишина их охраняла,
Мне молчание открылось...

˜ ˜ ˜



СУДЬБА

Есть растение, которое цветет раз в жизни и умирает после этого

Пускай на нем лежит проклятье
И гибельно его цветенье,
Весна приходит - и опять он
Живет надеждой на спасенье.

Живет среди других, страдая,
Когда вокруг весна ликует,
Своей судьбы не принимая,
На светлом празднике тоскуя.

Но он дышал весной безбрежной,
Когда однажды на рассвете
Оделся в траур белоснежный
И умер, смерти не заметив.

Он был рожден, годами мучась,
Соединить в одно мгновенье
Свою немыслимую участь -
Печаль могилы и цветенье.

˜ ˜ ˜